В России давно уже идет спор о нации и национализме. Сегодня весьма модной является концепция "политической, гражданской нации", которую называют еще и "территориальной". Причем одни мыслители говорят о нации "российской" (В. А. Тишков), другие склонны называть гражданскую нацию "русской" (Е. С. Холмогоров).

Но и в том, и в другом случае речь идет, по сути дела, об одном и том же. Под нацией понимается гражданский коллектив, ограниченный не этническими характеристиками, но территориальными рамками одной отдельно взятой страны. Гражданский национализм противопоставляется коллективу этническому, который характеризуется как нечто архаическое и порой даже отождествляется с расизмом. (Между тем латинское слово "natio" переводится как "народ", "этнос").

Противники гражданского национализма указывают на то, что он возник во времена Великой Французской буржуазной революции. Именно она породила концепция "государства-нации" (etat-nation). Ее создатели отождествляли нацию с гражданством, так как хотели свести все разнообразие органических связей внутри народа к формально-юридическому аспекту. Тем самым создавался коллектив, готовый к развитию капиталистических отношений. В рамках etat-nation один гражданин относился к другому уже не как член родового коллектива относится к своему сородичу, но как субъект рыночной экспансии относится к объекту (товару). Само собой, такое отношение только облегчало эксплуатацию одной части нации другой ее части.

Показательно, что исследователи-гуманитарии склонны именовать гражданский национализм "западным", а этнический — "восточным". Причем первый они связывают с французской политической традицией, а второй — с традициями немецкой и… русской.

Виктория Коротеева в своем очерке "Существуют ли общепризнанные истины о национализме?" характеризует сложившуюся исследовательскую ситуацию следующим образом: "Уже более двухсот лет известны "французское" и "немецкое" представления о нации. Первое исходит из идеи нации как свободного сообщества людей, основанного на политическом выборе.

Оно берет начало со времен Великой французской революции, когда старому режиму противостояло третье сословие, называвшее себя нацией. Второе восходит к Иоганну Г. Гердеру и немецким романтикам XIX века. По их представлению, нация выражает "народный дух", опирается на культуру и общее происхождение".

Один из ведущих специалистов в области "нациеведения" Ханс Кон сделал вывод о том, что "немцы заменили правовую и рациональную концепцию гражданства на неопределенную и расплывчатую идею народа ("фолк", "volk"), которая дает несравненно больше возможностей для развития воображения и экзальтации страстей". (Кумир либералов К. Поппер также делал немцев ответственными за "подмену" идеи нации идеей народа.)

Х. Кон считал, что этнический национализм доминировал не только в Германии, но и в России. Действительно, о национализме, русском патриотизме и т. д. у нас первой заговорила (и говорила громче всех) именно консервативная Правая. Нацию она понимала, прежде всего, как народ, а национализм как народность. Это, между прочим, было санкционировано знаменитой триадой гр. С.С.Уварова "Православие, Самодержавие, Народность", в которой последняя отождествлялась отнюдь не с простонародностью, но именно с национальностью.

Поэтому возникает сомнение даже не столько в том — "правильна" ли идея etat-nation (это вопрос идеологический), сколько в том — подходит ли она для России, способны ли ее смыслы выжить в российских условиях? В Германии Etat-nation восторжествовала после жуткого военного разгрома. К нему ее привела гитлеровская трактовка концепции Volk, осуществленная в расово-биологическом духе. Поэтому некоторые наблюдатели и задаются вопросом — не повторит ли Россия судьбу Германии в случае увлечения этническим национализмом?

Между тем, в России, в отличие от Германии, почти не было расисткой интерпретации Volk. И это говорит о том, что именно русские националисты сумели глубже всего проникнуть в суть восточной идеи volk, которая имеет не биологическую, но культурную основу. Что ж, это очень символично, ведь Россия находится восточнее Германии…

Поэтому навязывание нам Etat-nation может происходить только в условиях жуткого либерального давления на русскую ментальность. Как, впрочем, и навязывание любых буржуазно-демократических, западных, по происхождению, технологий. Причем, само давление может привести к другим результатам, нежели те, которых ожидали. Это наглядно показал советский опыт. Советский квазинационализм

В 1917 году в России началась эпоха Модерна. Либеральные силы попытались установить демократию западного типа. Но эта попытка не удалась, власть захватили большевики, которые не были чистыми западниками. Они ликвидировали ростки буржуазной демократии, вследствие чего ни о какой гражданской (территориальной) нации и речи быть не могло.

Более того, этническое начало даже было усилено тем, что многие народы получили в свое распоряжение мощный политический механизм — национальные союзные республики. При этом самый большой этнос страны — русские — оказались в приниженном положении. РСФСР не рассматривалась в качестве русской республики, а была федерацией национальных автономий и русский областей.

Любопытно, что еще накануне Февральской революции вождь большевиков В. И. Ленин был категорическим противником федерализации. Он утверждал, что федерация является уже устаревшей формой, которая сдерживает развитие такой страны, как САСШ. Ленину больше импонировала французская модель, и он выступал за трансформацию Российской Империи в русскую демократическую республику — унитарную и централистскую. (ПСС. Т. 33, с. 147, 72.).

То есть вплоть до определенного момента Ленин позиционировал себя как сторонник буржуазной Etat-nation. Но успешное развитие буржуазной революции, ее перерастание в революцию социалистическую изменило точку зрения "вождя пролетариата". Он уверил себя в скором торжестве всемирной коммуны, для которой нужно было подобрать соответствующую форму.

Таковой формой и стал союз государств, чья модель была навязана Лениным против воли руководства большинства советских республик и очень многих руководителей РСФСР (Ф. Э. Дзержинского, И. В. Сталина и т. д.). Волю последних выразил Сталин, который выдвинул план автономизации, предлагавший объединение всех республик в составе РСФСР — на правах автономии.

Его план не был принят, тогда как он открывал возможности для создания, со временем, все той же самой Etat-nation. Не исключено, что ее называли бы российской нацией. Показательно, что историк Жорес Медведев, некогда бывший диссидентом, оценивает сталинский план автономизации скорее положительно. Так, он утверждает: "…Если бы вместо СССР… была создана лишь расширенная Российская Федерация, как это предусматривалось проектом Сталина, то это, безусловно, повело бы к более быстрой экономической, политической и этнической интеграции.

Вместе с ускоренной русификацией происходило бы и реальное формирование "советского народа" по типу американского, не имеющего этнической основы (выделено — А. Е.)". Возможно, так и произошло бы, но сам Сталин мыслил национальное развитие иначе. Он неоднократно говорил, что по мере строительства социализма должен наблюдаться именно расцвет и укрепление наций в СССР. Возможно, именно поэтому Сталин и не вернулся к своему плану автономизации даже тогда, когда стал единоличным правителем СССР. Может быть, им двигали опасения того, что преобразование его в РСФСР окончится чем-то вроде Etat-nation. Впрочем, это всего лишь предположение.

Но как бы там ни было, а советизм затормозил продвижение к Etat-nation. Хотя само продвижение имело место быть, ибо коммунисты все-таки мыслили в категориях Модерна, а их официальная идеология — марксизм — появилась на свет из европейской буржуазной мысли.

Уже после смерти Сталина руководство КПСС попыталось создать нечто вроде Etat-nation, но только в мягком варианте, близком к американскому. Здесь имеется в виду пресловутый "советский народ". Впервые разговор о нем зашел на антисталинском XXII съезде, который продолжил разоблачения съезда XX-го. Но в по-настоящему серьезно данный проект стал раскручиваться только при Брежневе. Его концептуально оформили в 1971 году, на XXIV съезде.

В Философском энциклопедическом словаре (1983 год) давалось следующее определение: "Новая историческая, социальная и интернациональная общность людей, имеющих единую территорию, экономику, единую по социалистическому содержанию и многообразную по национальным особенностям культуру, федеративное государство и общую цель — построение коммунизма". А языком новой общности был провозглашен русский, что было признанием "той роли, которую играет русский народ в братской семье народов СССР". Больше, пожалуй, эта особая роль никак не выражалась.

Советский народ мыслился как нечто среднее между этносом и Etat-nation. Поэтому в его названии сочетались два слова — "народ" и "советский". Первое указывало на этничность, второе — на государственность. В то же время всячески подчеркивалось, что советский народ — это не нация, а некая новая культурно-историческая общность, возникшая в результате строительства социализма. По сути, он должен был стать наднациональной общностью, не отрицающей этничность, но как бы "снимающей" ее, перемещающей на второй уровень.

Нельзя сказать, чтобы данный проект был фикцией. В известной мере, граждане СССР действительно ощущали себя народом. (Показательно, что на Западе представителей всех советских этносов именовали "русскими". Тамошние жители мыслили категориями Etat-nation.). Но это была все-таки очень эфемерная общность, которая сравнительно легко рассыпалась в 1985-1991 годах. Даже и патриоты СССР, пытавшиеся предотвратить распад страны, апеллировали не к советскому народу, но к идее единого государства.

Во многом, причиной тому была этническая государственность, сохранявшаяся в союзных республиках (в некотором роде и РФ воспринималась как русское образование). Именно она препятствовала реальному объединению. Между прочим, по некоторым данным, в правление Андропова рассматривался вопрос постепенного перехода к новому административно-территориальному делению страны. Бывший президент Российского союза промышленников и предпринимателей Аркадий Вольский рассказал, что в 1983 году Юрий Владимирович предложил разделить Советский Союз на 20 экономических зон. ("Деловая пресса", 12.10.2000). Согласно аргументации генсека, разделение по национальному признаку следует считать слишком вредным.

Как знать, проживи Андропов побольше, и реализуй он свой план экономического районирования, может быть сегодня в стане формировалась бы советская Etat-nation. Однако, очевидно, что надо было куда-то идти — либо в сторону гражданской нации, либо в направлении развития этнических государств.Советский народ на евразийский лад

Республики Советского Союза пошли по второму пути. Хотя у нас, в России (да и не только у нас) раздаются призыв создавать гражданскую нацию, но пока что торжествует этничность. Бывшие республики СССР и почти все автономии РСФСР сегодня больше напоминают этнократии. Причем модели здесь разные — от довольно жесткой, "протонацистской" (Прибалтика), до весьма умеренной, имеющей более культурный окрас (Белоруссия).

В последнем случае мы имеем дело с русским народным государством, которое сегодня пытается найти свое место в восточнославянском пространстве. (Исключение составляют Приднестровье, которое очень близко к советской "националистической" модели.).Отдельный разговор — русские. Мы так еще и не выбрали собственную модель развития. Концепция российской нации пока не стала господствующей, официальной. А концепция русской гражданской нации еще только разрабатывается.

Сторонники русского этнонационализма (к которым себя относит и автор этих строк) находятся пока что в обороне, пытаясь согласовать свои идеи с современностью.

Советский квазинационализм забыт, даже коммунистические силы больше ориентируются на социальные и политические технологии советизма, рассуждая о воссоздании единого государства.

В этих условиях формируется национализм (точнее, конечно, квазинационализм) евразийский. Среди его идеологов можно назвать А. Г. Дугина, добившегося определенных успехов по созданию политического неоевразийства (Евразийский союз молодежи, Международное евразийское движение).

Неоевразийство во многом напоминает советский "национализм", но выгодно отличается от него тем, что на первый план ставит не идеократическую государственность, но территориальность. (Советский народ получил свое название от формы правления — Советы, которая была концептуально оформлена Лениным в 1917 году как важнейшая часть русского марксизма.)

Тем не менее, дугинское понимание евразийского национализма чрезвычайно близко к Etat-nation. Цитата: "…Русские и нерусские всего постсоветского пространства — это по сути один народ, одна культура, одна политическая (выделено — А.Е.) нация".("Национализм: русский или российский". ("Время новостей", 15.03.06). Тем самым Дугин сделал довольно-таки решительный шаг в направлении европейского национализма.

Но только в качестве нашей Etat-nation он видит не российскую и не русскую, а евразийскую общность: "самый оптимальный вариант — национализм общеевразийский, который объединил бы в рамках новой Империи и всех разбросанных по новым республикам русских и всех нерусских, принадлежащих к нашей общей цивилизации". (Непонятно только, почему общеевразийский национализм должен ограничиваться рамками постсоветского пространства? Евразия ведь намного шире.) Но, что характерно, даже и российский гражданско-политический "национализм" кажется Дугину более привлекательным: "Строя российскую нацию, мы прочертим окончательные линии разлома по живому — по тем случайным и неоправданным исторически границам, которые разделили единое пространство. Это, конечно, лучше, чем этнический национализм (выделено — А.Е.) или вообще отказ от всякой национальной идентичности".

А ведь ранее, в своей фундаментальной работе "Основы геополитики" Дугин дал политическому национализму беспощадную характеристику: "Государство-нация" по сути своей сопряжено с доминацией профанических, буржуазных ценностей, сводящих качественные социальные различия к упрощенной количественной административной структуре".Теперь, очевидно, он подверг свои взгляды некоторой ревизии.

Впрочем, и сегодня Дугин вовсе не считает нужным отказаться от этнического принципа как такового. "Евразийский национализм даст место и развитию русской идентичности, которая сможет свободно развиваться и укрепляться в своем собственном православном контексте.

Другие этносы также получат это право. Империя дает доступ к вершинам исторического бытия, но и вместе с тем позволяет расцветать внутри себя сотням тысячам цветов". Кроме того, Дугин заявляет о необходимости евразийского федерализма. И ясно, что этот федерализм не будет выстраиваться по территориально-экономическому принципу. Скорее всего, в его основу будет положен все тот же этнический принцип.

Таким образом, "дугинский национализм" повис где-то между "полноценной", унификаторской Etat-nation и этническими национализмами Volk. И рано или поздно неизбежные противоречия между этими двумя реальностями обострятся настолько, что разрушат всю евразийскую конструкцию.

Между тем, в этническом национализме нет ничего такого уж разрушительного. И он вовсе не основан на биологизме, как это представляется его критикам. Этнос (народ) — это, в первую очередь, культурная идентификация. Только под культурой здесь следует понимать не только, и даже не столько литературу, музеи, музыку и т. д., сколько самобытность определенного народа.

Она, эта самобытность, заключает в себя огромное количество самых разных признаков. И чем самобытнее народная жизнь — тем больше этих признаков, и тем ярче они. (Отдельные праворадикальные группки пытаются дать расово-биологическую трактовку этнического национализма. Но заметно, что при этом они чувствуют себя очень неуютно на русской почве. Не случайно почти все эти группы страдают германофилией, черпая вдохновение в гитлеровском расизме. Вряд ли здесь можно говорить о национализме, скорее мы имеем дело с правым космополитизмом.)

Такое понимание национализма было характерно, в частности, для наиболее тонкого и прозорливого из всех русских консерваторов — Константина Леонтьева. Он предложил считать "культурные (идеальные) отличия более существенными для национальной жизни, чем признаки физиологические и филологические, принимать за истинно национальную политику не столько ту, которая способствует распространению и преобладанию внутри, и вне известного племени с его языком (или с родственными ему), сколько ту политику, которая благоприятствует сохранению и укреплению стародавних культурных особенностей данной нации и даже возникновению новых отличительных признаков…".

Любая же etat-nation уменьшает количество этих признаков — либо устраняя их совсем, либо сводя на уровень музейной этнографии. В современной Европе, как очевидно, самобытная жизнь народов за последние лет двести-триста стала гораздо беднее и однообразнее. Взять, например, хотя бы одежду, которая является как бы вторым телом человека. Она, несомненно, более однообразна для больших групп людей. Знаменитый европейский "пиджак", который вызывал такую ненависть у Леонтьева, значительно обеднил европейскую цивилизацию. И как реакция на это однообразие эпохи Модерна возникла такая же безвкусная, хотя и вычурная, мода Пост-Модерна.

Впрочем, однообразие видно и на более высоком уровне. Так, гораздо беднее стала региональная жизнь. А сегодня в Европе даже и национальные регионы все более втягиваются в чиновничье-космополитическую трясину ЕС.

Представляется, что никакой "народообразной" общности строить не надо. Необходим союз этносов (народов), который будет союзом этнических национализмов. Согласовать их интересы не так уж и трудно, если поставить во главу угла одну общую цель — сохранение самобытности. Цель, которая особенно актуальна сегодня — в эпоху глобализации, которая грозит стереть национальные различия или, по крайней мере, сделать их незначительными.

Народы России и бывшего СССР должны осознать, что главный их враг — стандартизация, которая закономерно ведет к объединению мира, к созданию одной — серой "расы". Не США или же ЕС, но именно транснациональная олигархия — вот настоящий и, если так можно выразиться, онтологический враг. Это мировая сила, которой может противостоять только мировая держава — империя, основанная на органических, почвенных принципах. Такая империя есть особый мир, более того — она есть множество миров. И национализм есть средство сохранения этих миров. А имперство — средство их объединения, консолидация на общей почве, сложение множества самобытных сил в еще большую самобытную силу.

Но для такой консолидации необходимо отбросить псевдонациональные комплексы. Адептам "самостийности" пора распрощаться с местечковостью, которая делает их беззащитными перед паровым катком всемирного упрощения. А русофилам самое время отбросить тягу к русификаторству. Именно она и выражается в стремлении создать политический русский национализм, русифицировать разные этносы. (Показательно, что наши националисты недовольны либеральными СМИ, которые ругают их за "фашизм".

В то же время многие из них отказывают в праве на национализм украинцам, татарам и др. нациям. Получаются те же самые "двойные стандарты".) Пока такие доктрины ходят по различным националистическим тусовкам, никакого нормального диалога между национализмами не будет. Впрочем, это касается и разнообразных попыток реанимировать советскую идею, выстроить над нациями евразийский или какой иной наднациональный зонтик. Толку от этого не будет никакого, ибо этот зонтик изначально дырявый.

Александр Елисеев, "АПН"