Знаете ли вы, что происходит под разрушенным четвертым блоком Чернобыльской АЭС? Сколько там содержится радиоактивного материала, какие химические реакции происходят под обломками реактора и чем они, возможно, опасны для вашего ребенка? Можете ли вы назвать, когда исчерпывается срок эксплуатации старого саркофага — в 2006 году или в 2011-м?

Сегодня ответов на основные чернобыльские вопросы не может дать никто — ни в Украине, ни за ее пределами. Некоторая нерешительность Киева в борьбе за украинские интересы оставляет инициативу в решении проблем зарубежным игрокам. Это если рассматривать Чернобыль прагматично — не как символ украинской боли, а как элемент большой политики.

Самый сильный бренд

Зарубежные политические имиджмейкеры, с которыми мне в разное время приходилось общаться, практически все уверены, что Чернобыль не один десяток лет будет оставаться сильным элементом украинского национального или даже государственного бренда, формирующего подсознательное отношение к стране.

Кроме страха, самый громкий ядерный взрыв в истории человечества вызывает у западных граждан ассоциации с кредитами и субсидиями, которые пока не помогли создать по-настоящему надежную защиту от последствий катастрофы ни для украинцев, ни для их соседей по континенту. Разбить эту негативную символику без конкретных, осязаемых, зримых действий по обеспечению безопасности ядерного сектора в целом невозможно.

Проблема глубинного символа Чернобыля — не только украинская. И в Европейской Комиссии, и в Европейском банке реконструкции и развития, финансирующих чернобыльские проекты, чиновник понимает, как важно реальным позитивом оживить безрадостный чернобыльский пейзаж. Как нужно доказать европейскому обывателю, со всех сторон окруженному собственными АЭС, что западные специалисты, придя на помощь, способны защитить от новых катастроф и ликвидировать последствия чужой аварии.

Посему на мероприятия, приуроченные к 20-летию аварии, возлагались очевидные политические надежды. В частности, планировалось запустить строительство нового саркофага над потрескавшимся старым.

Тендер на строительство был объявлен в 2004 году, еще при Кучме. Ожидалось, что декабрь 2005-го определит победителя. Одного из двух — либо французский консорциум NOVARKA, либо американский CH2M HILL. И в годовщину — 26 апреля 2006-го, будет торжественно заложен первый камень фундамента, как символ нужного решения и взаимопомощи.

Однако ни в декабре прошлого, ни в феврале нынешнего года решение по тендеру принято не было. ЕБРР устами Винса Новака, директора департамента ядерной безопасности, обещает назвать победителя в мае-июне, то есть на днях. Выступивший в годовщину Чернобыльской трагедии Президент Ющенко уточнил, что Украина заявила о своих дополнительных требованиях к тендерным предложениям: по строительной площадке и гарантиям безопасности, и что если французский консорциум, который ожидался победителем, эти условия выполнит, работы могут начаться очень скоро.

У французов — то есть в компаниях BOUYGUES и VINCI — комментировать ситуацию не спешат, подтверждая только факт переговоров с Украиной и ЕБРР. Прес-служба ЕБРР тоже не была многословной, лишь подтвердив сам факт дискуссий. По Украине — разговор особый, поскольку именно Украина объективно больше всех заинтересована в прозрачности и в активной общественной дискуссии по чернобыльским вопросам. Именно Украине — без преувеличения — жизненно важно знать, что будут строить, кто и на каких условиях. А главное — с какими медицинскими, политическими, финансовыми последствиями для страны.

К примеру, у французов любой ремонт, скажем, в самом незавидном частном доме — не говоря уже о помещениях общественных, имеющих национальное значение, — сопровождается совершенно открытой документацией. На жилом доме или государственном учреждении обязательно вывешивается плакат с описанием ремонтных работ. Дополнительно указывается номер реестра в мэрии, где можно получить исчерпывающую информацию.

Касательно проектов по Чернобылю подобная открытость явно не была бы лишней. Пускай бы часть документации аргументированно оставалась закрытой. Но суть предложений конкурсантов помогла бы украинскому обществу понять, что происходит и какие решения возможны.

Сегодня на въезде в Чернобыль никаких разъяснительных транспарантов нет. Из четырех масштабных международных проектов ни один не запущен. По всем четырем объектам — комплексу по обогащению твердых отходов, заводу по переработке жидких отходов, хранилищу для облученного ядерного топлива из трех остановленных блоков ЧАЭС (ХОЯТ-2) и непосредственно проекту «Укрытие» — срываются контрактные сроки. Почему все так происходит?

Правило политического вакуума

На международном уровне Чернобыль символизирует не только возросшую детскую смертность и раковые заболевания. Это также своеобразная площадка борьбы за рынки, за контракты и влияние.

А поскольку Украина не всегда умеет отстоять себя, где-то слишком понадеявшись на компетенцию зарубежных специалистов, где-то — поленившись за себя бороться, Чернобыль также отчасти олицетворяет украинскую беспомощность. Которой — по закону политического вакуума — пользуются более сильные игроки, заполняющие под свои интересы все доступное пространство.

Схемы, по которым запущены все четыре международных чернобыльских проекта, по концепции совпадают. Основные подрядчики, получающие финансирование от ЕБРР или от Европейской Комиссии, — международные консорциумы. Руководит каждым проектом зарубежная фирма. Украинские структуры привлекаются как субподрядчики, решающего слова не имеющие.

Хотя на государственном уровне Украина должна одобрить каждый план работы и имеет право возразить против различных действий и в момент утверждения проекта, и в ходе его реализации. К этому своему праву Киев решил прибегнуть только сейчас, в вопросе тендера на объект «Укрытие». Но снова-таки, все произошло не прозрачно, а потому не убедительно.

Тогда как победителем почти что объявили консорциум NOVARKA, его взялись «топить» те бизнесмены при политике, которые имеют собственные интересы в атомной сфере. Исходя, возможно, больше из своих коммерческих интересов, нежели из интересов Украины, которые до сих пор — в вопросе, в частности, решения Чернобыльских проблем — никто на государственном уровне толково не озвучил.

На сегодня ни один из международных проектов по Чернобылю не завершен и не готов к завершению. Более того — на все объекты, оказалось, не хватает денег. Комплекс по обогащению твердых радиоактивных материалов (финансируется Европейской Комиссией, подрядчик — немецкая фирма NUKEM) предполагал бюджет в млн., но освоил уже ,7 млн. и запрашивает еще млн.

Завод по переработке жидких радиоактивных отходов (консорциум BELGATOM с участием американских, бельгийских, французских, испанских фирм) планировал потратить ,4 млн., но уже израсходовал млн. и пытается получить дополнительно млн. ХОЯТ-2 (финансируется специальным фондом ЕБРР, руководитель проекта — французская фирма FRAMATOM, которая сегодня называется AREVA) израсходовал уже E95 млн., когда была обнаружена проектная ошибка. Работы остановлены в 2003 году, на исправление ошибки потребуется дополнительные 90 миллионов, которые ни Запад, ни Украина не хотят платить.

Украина, сжившаяся со своей болью, о форс-мажоре не ведает. Ее политики занимаются коалиционными проблемами, ее ученые — кто по миру не разъехался — своими диссертациями. Получить вразумительную информацию о том, что будет, если дополнительные средства не появятся, а временные хранилища с поврежденными контейнерами окажутся забиты под потолок, невозможно.

За кулисами тендерного отбора идет жестокая борьба за проект, подробности которой чиновники охотно пересказывают «не для прессы», но отказываются комментировать публично.

"Профиль Украина"