Гришковца стало очень много - он в кино, на телевидении, на книжных полках… Это, впрочем, никак его не изменило. И разговор с ним воспринимается как встреча с самим собой, только более точным и памятливым.

- Потому, что город понравился. Я выбрал Калининград и до сих пор не жалею. Мне просто пора было уезжать из Кемерова - настолько там оброс людьми, связями, привычками… Это не давало заниматься ничем новым. Семь лет я делал там театр. Сначала меня любили, потом привыкли, потом я надоел.

- Абсолютно. Я переехал восемь лет назад. И два года сидел тихо, работал лабораторно - выдумывал "Как я съел собаку" и другие моновещи. Потом стал показывать это, в том числе в Москве… В Калининграде я не совершил двух ошибок: во-первых, не стал делать театрик и ни от кого не зависел. А во-вторых, не переехал в Москву, когда начался успех. Я человек принципиально нестоличный.

- Именно так. Не в центре, не в толпе и при этом близко к Европе. Калининград - последний большой военный трофей России. Правда, в моем выборе этот фактор роли не играл. Просто город во всех отношениях пограничный, что всегда интересно, чудесный с точки зрения климата - сейчас тут плюс одиннадцать, приятный с точки зрения копченого угря, прекрасного пива… Яблоки падают во дворе… Я живу в старом немецком доме, построенном еще в двадцатые годы. При этом город абсолютно русский.

- Уже четвертый Гришковец, потому что после моноспектаклей была еще проза - "Рубашка", "Реки", "Планка". А сейчас я написал сценарий, который называется "(Москва)". Москва в скобках. Это монолог провинциального гостя без обратного билета.

- Нет, просто он приехал надолго. Главная цель - как следует все тут посмотреть и прийти к мысли, что он правильно делает, оставаясь дома. Монолог на фоне шестисот объектов в городе - снимать придется много.

- Очень активным и результативным. Я написал книжку рассказов. Выпустил новый альбом "Секунда" с группой "Бигуди". Написал сценарий. Сделал ролики для СТС. Все в абсолютно новых для меня жанрах.

- Зачем? Он был рассчитан на год. Тут меня привлекала задача: сделать мини-моноспектакль на полторы минуты. Но у каждого ролика есть своя композиция и смысл. Это очень трудно было.

- С музыкантами я познакомился сам, предложил поработать - они оказались не против. Идея была шагнуть в клуб. С театром я тогда внутренне боролся. Мне хотелось говорить с другой аудиторией. Я и спектакли показывал в клубах, но все-таки читать монопьесу два часа - не совсем клубный формат. А тексты под музыку, которые мы делаем с "Бигудями" - это именно песня, только в прозе.

– От театральных людей я таких упреков не слышу. Они знают, что я - их человек, театрал до мозга костей, и умеют отделить меня от моего героя…

- Никогда. Я умею разделять маску и автора. Очень многие зрители - особенно в провинции - не умеют. Им трудно понять, что Гришковец, который "съел собаку", и Гришковец, который это рассказывает, - разные люди. Потом, что значит - "разрушать театр"? Перенести в клуб - не значит разрушить. Я не сыграл ни одного корпоративного спектакля.

- Видишь ли, я думаю, что мы все-таки не сложились в поколение: нас слишком мало. Мы из демографической ямы, дети детей войны. Мы застали советскую власть, прожили при ней около двадцати лет. Застали девяностые и пожили в них - но у нас была советская закваска, согласно которой деньги не главное…

- Сказал бы, что идеи, но не скажу. Мы успели столкнуться с государством, с его всевластием, но не успели сильно обидеться. Поскольку государство было уже дряхлозубое. В силу демографической ямы малочисленность ощущается физически, так что к своим - околосорокалетним - мы довольно бережно относимся. Главная черта сорокалетних и близких к тому - это универсальность. Я, например, интересен всем поколениям, а не только своему.

- Ну как же ты хочешь, чтобы я это угадал, когда все так быстро меняется? Что осталось от восьмидесятых-девяностых? Сейчас уже вспомнить трудно эти первые кооперативные магазины, где была пицца размером с ватрушку; цветные ночные киоски со спиртом "Роял"; баночку из-под пива на столике в кафе в качестве пепельницы… Свой первый мобильный телефон я купил в двухтысячном году.

А сейчас непонятно, куда этот телефон засунуть, чтобы он не звонил и не дергал тебя ежеминутно. Люди - в особенности наши - привыкают ко всему мгновенно. Я в девяносто первом году впервые поехал за границу, в Бельгию. И поразился: они в ресторане заказывают воду! Простую воду, хотя можно пиво! И в Кемерове рассказывал, и мне не верили: можно ведь из-под крана налить. Что ты думаешь - через каких-то десять лет даже кемеровские пенсионеры покупают воду в бутылках и варят на ней суп. Она лучше, чем из-под крана.

- В смысле конферанса - нет, нечасто. Я решил, что это будет первый и последний опыт, хотя предложения нам с Цекало посыпались сразу. А что касается "мне сорок лет" - да, периодически я беру в руки свою небольшую, пятьдесят седьмого размера голову и говорю: вот моя голова, она такая маленькая, а сколько же в ней говна!

- Ну я же не астролог! Но если в общих чертах, то даже моя немощная интуиция подсказывает, что каких-то великих потрясений теперь не будет долго. Будет так называемая стабильность или, по крайней мере, ее прочная видимость. С тем же буйством и кипением внутри, под коркой. Но надо учиться жить и работать без скидок на великие катаклизмы, которыми мы уже привыкли оправдываться. Просто жить по-человечески каждый день. Это и есть самое трудное.

MIGnews.com.ua