Одна из положительных сторон сегодняшнего кризиса — власть таки начала пытаться наладить диалог с обществом и прислушиваться к мнению производственников, финансистов, ученых. Впрочем, политикам пока сложно привыкнуть к необходимости считаться с чем-то еще, кроме личных интересов и симпатий широких электоральных масс, поэтому главными целями совещаний и консультаций остаются скорее вопросы имиджа, нежели поиск реальных ответов на вызовы, с которыми сейчас столкнулась экономика Украины.

Однако необходимости найти оптимальные пути выхода из кризиса, основываясь на честной диагностике проблем, никто не отменял. Этому и был посвящен наш разговор с председателем правления Укргазбанка Вадимом ЛЯШКО.

— Вадим Петрович, традиционный вопрос, который сейчас задают банкирам, — насколько болезненно банковская система переносит нынешний кризис, и какую цену придется платить за то, чтобы из него выйти?

— Для того чтобы ответить на этот вопрос, необходимо сначала разобраться, почему кризис приобрел в наших условиях такую силу и форму. И для дальнейшего прогресса важно не списывать все на влияние глобального финансового кризиса, а откровенно признать, что причина такой глубокой уязвимости не коррелирует с глубиной нашей интеграции в систему международных финансовых отношений.

Необходимо говорить о том, что, кроме привнесенных факторов кризиса, есть еще и абсолютно доморощенные причины, которые резонансно сдетонировали именно сейчас. Используя благоприятную мировую конъюнктуру, мы, к сожалению, ничего не сделали, чтобы национальная экономика и финансы стали действительно конкурентоспособными.

Более того, у меня такое ощущение, что слово «конкурентоспособность» стало для нас просто фетишем. Мы не вникали в его суть — обеспечение устойчивого развития, а эксплуатировали позитив внешних рынков, который существовал до середины 2008 года, формируя и усугубляя диспропорции между ростом экономики, ее конкурентоспособности и ростом потребления. За три последних года «благоденствия» уровень частного потребления вырос в 3,5 раза больше, чем увеличился созданный для этого потребления продукт. Наверное, иллюзорная уверенность, что металл, банки, «остарбайтеры» будут в цене всегда, позволила нам заболтать задачи диверсификации суверенной экономики, снижения ее энергозатратности, модернизации фондов, совершенствования делового климата, стимулирования малого бизнеса и много другого, что создает точки опоры и стабильности экономики.

В результате мы оказались не готовы к глобальному кризису, несмотря на то, что его симптомы в виде мирового финансового кризиса проявились уже более года назад, мы одними из первых говорим о кризисе экономическом.

Более того, то политическое шоу, которое наблюдается в последние годы, — оно было возможно исключительно в условиях позитивной рыночной конъюнктуры. Только сжигая проукраинскую конъюнктуру и нигде больше, кроме как у нас, нельзя было создать и культивировать иллюзию независимости экономики от политических событий. В результате мы получили то, что получили. Хотя действительно минимально интегрированы в систему международных отношений и могли бы позволить себе почувствовать этот кризис «по касательной».

Банковская система как основной интеграционный локомотив объективно первой ощутила на себе кризис, потому что природа кризиса состояла в обострении кредитно-денежных отношений, связанных с долгом, курсом, ликвидностью, доверием, с образом поведения, прежде всего финансовых агентов на всех финансовых рынках. Кроме того, треть национального внешнего долга Украины, своеобразной внешнерыночной пуповины, — именно банковский долг.

Думаю, что совместные меры по мобилизации банковской системы, предпринятые на протяжении октября, позволили минимизировать потери самого ценного для нас — доверия населения к банкам. Дальнейшая активность банковской системы на ближайшую перспективу напрямую зависит от активности и расположенности населения к банкам.

— Вы думаете, что можно всерьез рассчитывать на расположенность населения к банкам после введенного запрета на досрочное изъятие депозитов?

— Построение отношений в рамках предпринятого моратория является самым дискуссионным и болевым в работе с клиентом. Понимая это, мы выстраиваем свои отношения с клиентом с учетом принципа взаимного уважения, а не формального. Наш банк идет на исключения социального, гуманитарного характера в вопросе досрочного возврата денежных средств, гибко подходит к срочности осуществления платежей, внедряет меры по минимизации курсовых потерь клиентов, сосредоточился на приоритетном удовлетворении финансовых потребностей собственных клиентов в ущерб развитию, многократно усилил мониторинг и подкрепление банкоматов.

Меры НБУ, введенные 319-м постановлением, пускай и спорные с правовой точки зрения, призваны были обеспечить общественный консенсус и понимание необходимости сохранения стабильности банковской системы в интересах всех, как альтернативу искусственному, но очень небезопасному ажиотажу у касс банков. Дальнейшие шаги по выходу из кризиса или адаптации к кризису как способу минимизации его проявлений должны быть направлены на создание и развитие экономических и административных компенсаторов и противовесов, которые бы «успокоили» нынешние болевые точки.

— Что именно вы имеете в виду, говоря о болевых точках?

— В первую очередь — это наш платежный баланс, это сальдо внешней торговли, это качество тех финансовых инвестиций, которые поступали в Украину в течение последних трех лет. Проблема ведь не в том, что у нас совокупный внешний долг достиг 60% ВВП, проблема — в качестве этого долга. Проблема в том, что он носит краткосрочный характер. Отсюда и возникла эта действительно колоссальная уязвимость от внешнего кризиса, влияние которого первым почувствовал финансовый рынок через отток сначала краткосрочного спекулятивного капитала. Потом пришлось осознать неспособность рефинансировать те долговые обязательства, сроки выполнения которых наступили.

Не менее болевой является валютная политика. И вопрос даже не в принципах и механизмах самой политики, а в понимании участниками рынка целеустановок этой политики. Не секрет, что очередная волна паники была спровоцирована именно ажиотажными ожиданиями девальвации национальной валюты, и сегодня намного сложнее обеспечить и обосновать саму возможность разумной волатильности курса. Но это необходимо сделать как ответ на валютные «качели» лета—осени текущего года. Сделать, опираясь на оценку фундаментальных, а не ситуационных факторов формирования стоимости и используя дополнительные антикризисные ресурсные резервы.

Отсутствие согласованной политики правительства и НБУ только усугубляет болевой эффект. Шаги и решения, предпринятые уже на фоне мирового кризиса по стимулированию импорта, «акупунктура» инфляции курсом были еще одним испытанием для внешнеторгового сальдо и доверия к национальной валюте.

Нарочитая в последнее время отстраненность премьер-министра от проблем стабильности гривни по формальному признаку вряд ли кого-то введет в заблуждение относительно политико-экономической природы решения о летней ревальвации. Главное, чтобы теперь НБУ по формальному признаку не самоустранился от насущных проблем экономики — без гривневой ликвидности курс национальной валюты будет стабильным, а вот сценарий развития экономики без ресурсов только один: замедление, спад…

Но я уверен в способности переломить ситуацию не благодаря многолетней проукраинской конъюнктуре, а благодаря кризису, который, я надеюсь, все-таки заставит нас делать необходимые шаги. Я всегда соглашаюсь с теми, кто говорит, что любой кризис — это высокая температура у пораженного инфекцией организма, и это — совершенно естественная реакция жизнеспособного организма на нечто неестественное, паразитирующее.

— Вы считаете, что организм, о котором идет речь, жизнеспособен?

— Безусловно. И в подтверждение этого можно привести уйму факторов. Особенности традиционных отраслей специализации, выгодное географическое положение, ресурсная база, человеческий потенциал, традиции, культура — все это говорит о том, что эта система могла бы реально обеспечить «тихую гавань», где можно отстояться во время шторма, не порвать паруса, не поломать мачты… Мы не воспользовались этим, но и не исчерпали потенциал.

А новомодный инвестиционный интерес к сельскому хозяйству, инфраструктурный потенциал, гигантский потенциал роста малого и среднего бизнеса предполагает в будущем и «бойкую гавань» в нашей экономике, а значит, ее жизнеспособность.

— Ваш банк работает с малым и средним бизнесом? Насколько активно?

— На сегодняшний день 90% от общего числа наших корпоративных клиентов — это предприятия малого и среднего бизнеса. Это предприятия, которые имеют менее 20 млн. грн. годовой выручки от реализации собственных товаров, работ, услуг. Но в кредитном портфеле доля этих предприятий не превышает 12%.

— Когда говорят о малом и среднем бизнесе, то главным сдерживающим фактором для более активного освоения банками этого сегмента часто называют высокую рискованность операций: зачастую нет качественного залога, достаточно высокий процент невозврата по кредитам…

— Я считаю, что данный тезис несостоятелен. Мы, к сожалению, освоили абсолютно ремаргинальный банковский бизнес. Почему «ре»? Потому что адаптировали в Украине систему организации, мотивации, продвижения характерной для развитых рынков модели банковского бизнеса, которая остается чуждой постсоветской по ментальности, культуре, потребностям, системе экономических отношений.

Я уже говорил, что ажиотаж роста сродни ажиотажу падения. Последних три-четыре года мы стадно развивали розничный бизнес, что в свое время обосновали глобальными тенденциями, потенциалом роста, инвестиционной привлекательностью и т.п. Конкуренция за долю розничного рынка затмила проблемы отсутствия адекватных источников фондирования, оценки рисков и инфраструктуры, задействовала суррогатные каналы продаж, довела до неразумного популизма условия розничного кредитования, развратила розничные торговые сети и исказила структуру потребления.

Единственное разумное и оправданное объяснение этому явлению — спрос на украинские банковские активы со стороны стратегических инвесторов, для которых банки, не являвшиеся розничными, были неинтересны. И, думаю, результаты последних лет по привлечению иностранных капитальных инвестиций в украинские банки хотя бы частично «окупают» горячность бизнеса.

В результате мы получили колоссальный рост розничного бизнеса. На сегодняшний день на его долю приходится до 30% активов банковской системы. В принципе, это еще вроде бы немного. Но давайте вспомним о том, что Украина находится на предпоследнем месте по уровню жизни в Европе, хуже нас только Молдова. Мы-то это знали!

85% розничных кредитов — в иностранной валюте. Мы на себе курсовые риски не держали, перекладывая их на наших заемщиков и успокаивая себя тем, что на балансе банка нет валютной позиции. В итоге иллюзия защищенности очень быстро развеялась, когда в любом банке, в каждом кабинете сидели и молили «остановите курс!» Ведь что значит курс выше шести гривен за доллар? Это значит, что пропадают всякая экономическая целесообразность и возможность обслуживать свой долг!

Мы вправе считать, что подавляющее большинство наших клиентов — очень ответственные заемщики. Но будь курс выше шести гривен за доллар, то долг вырос бы на 20—30% и его никто не смог бы обслуживать. Это значит, что львиную долю розничного портфеля — около 200 млрд. грн. — надо было списывать точно так же, как американские банки списывали, на убытки.

Так что если сравнивать розницу и обслуживание среднего и малого бизнеса, то нельзя говорить о том, что банки не развивали направление малого и среднего бизнеса, потому что риски выше. Ничего подобного — риски намного выше в рознице. Потому что бизнес, пусть даже малый, генерирует стоимость. У него — понятная структура использования этих денег, понятен источник воспроизводства этих денег.

Второй аспект — наличие залога. Что ж, давайте посмотрим на сегодняшнюю структуру нашей ипотеки. Когда мы говорим об ипотеке, то всегда это делаем в «широком смысле». Вот у нас якобы есть около 80 млрд. грн. ипотеки. Но мы-то забываем, что в чистом виде ипотека — кредиты под залог на покупку недвижимости — составляет только 30—40%.

Все остальное это что? Это — недвижимость, которая передана в залог банку за деньги, которые получены заемщиком на иные цели. А значит, в львиной доле ипотеки «спрятаны» и те частные предприниматели, которым, исходя из структуры, исходя из подходов оценки рисков, исходя из условий выдачи ипотечных продуктов, выгоднее получить кредиты в качестве физического лица, чем в качестве частного предпринимателя, и направить их на свой бизнес.

Поэтому я все-таки считаю, что когда возобновится полноценная банковская деятельность, когда банки смогут сформулировать новую бизнес-модель, новые приоритеты своей деятельности, они, безусловно, сосредоточатся на финансировании малого и среднего бизнеса. И это — один из факторов оздоровления в результате кризиса.

— Вы упомянули о главном риске, связанном с девальвацией гривни, — угрозе массовых невозвратов по кредитам. С другой стороны, очевидно, что выровнять ситуацию с внешнеторговым балансом без коррекции курса чрезвычайно сложно. Где, по-вашему, баланс интересов, где тот болевой порог, на котором теряется экономический смысл в обслуживании займов?

— Еще в разгар верхней точки курсовых «качелей» мое мнение было однозначным: 6 грн./долл. плюс-минус. Почему «шесть»? Во-первых, потому что когда достигли семи гривен за доллар и выше, уже было понятно, что психологический барьер на 6 грн./долл.
мы преодолели. Откатывать ниже нет никакого смысла и, самое главное, экономических предпосылок. Все, кто попытался забрать ту же гривню на вкладах, кто попытался ее конвертировать в доллар — они уже были отсечены рынком. Они были или удовлетворены, или неудовлетворены, но их рефлекс уже на тот момент сработал.

А выше шести — остается опасность с точки зрения фактора обслуживания долга, с точки зрения фактора адекватности банковского капитала. На сегодняшний день не секрет, что активы банковской системы на 30—40% сформированы за счет иностранной валюты. Что такое переоценка этих активов по 5,75—5,80 грн./долл.?
Это значит, что мы фактически сожгли весь запас адекватности, который был у банковской системы. Причем не за счет бизнеса банка, выдачи кредитов, а просто за счет переоценки.

Но я хотел бы сказать, что адекватность здесь абсолютно вторична. Первично — сохранение экономической целесообразности, мотивации к обслуживанию долга и сохранению вкладов.

— Однако 6 грн./долл. — это тоже 20-процентное увеличение долговой нагрузки на заемщика, который взял валютный кредит…

— Безусловно. Но вы спросили меня, где компромисс между здравым смыслом, потребностью экономики, ожиданиями населения, требованием МВФ. Мое мнение — «окопаться» правильнее всего было на отметке 6 грн./долл. Любая попытка кардинально усиливать курс — это блеф, и он может намного дороже стоить, потому что нет фундаментальных факторов для усиления национальной валюты. Повторю, «6» — это тот барьер, который уже «пробили» в сознании. На этом рубеже надо было бы и дер­жаться. А отпускать курс выше и дальше — это опасно для всей финансовой системы.

— Ваше мнение — было ли получение кредита МВФ в нынешней ситуации обоснованным?

— На сегодняшний день для всех, кто не спекулирует на данной ситуации, абсолютно понятно, что кредит МВФ необходим, чтобы обеспечить более-менее убедительную и надежную позицию Национального банка для сохранения устойчивости и курсовой стабильности гривни. Будет это курс 5,80 грн./долл., 6 грн./долл. или еще какой-то другой, который регулятор для себя обоснует, он будет возможен только при условии, что у нас будет прочный тыл.

Мне неизвестны детали соглашения, и, думаю, мало кто знает полный перечень требований МВФ. Но раз мы не смогли создать компенсаторы, пользуясь благоприятной для Украины
конъюнктурой, коль пришлось обращаться за посторонней помощью, то кредит МВФ — это и есть проявление кризиса. И теперь кризис заставит нас изменяться, но уже не как мы считаем выгодным и целесообразным, а по сценарию, который пишет кто-то другой.

Есть очень мудрое высказывание: «Что такое «золотое правило»? — «Это правило, которое устанавливает тот, у кого есть золото». Так и с кредитом МВФ — они теперь устанавливают для нас правила.

В моем понимании кредит МВФ — это анаболик для власти. Как медицинский анаболик создает и стимулирует, точно так же и этот анаболик может обеспечить создание и совершенствование системы экономики и управления. Но если мы ничего не сделаем для того, чтобы совершенствоваться, если мы не начнем «тягать железо», если мы не начнем системные реформы, если не обновим государственный менеджмент,
не реформируем регуляторную, фискальную, инвестиционную и т.д. политики — ничего не будет. Мы получим только больную «печень», как это бывает с теми, кто злоупотребляет анаболиками, и больше ничего.

— Насколько полезной с практической точки зрения является затея с формированием стабилизационного фонда и возможность пополнения за его счет капитала проблемных банков?

— Существование стабилизационных фондов в тех или иных формах, как и накопление «жирка» на случай кризисных явлений, — это практика очень многих, пусть и сытых экономик. В этом есть рациональное зерно. Создание же стабилизационного фонда у нас под те цели с теми источниками, которые декларируются, если оно не будет подкреплено реальным и прозрачным механизмом управления, если сейчас это рациональное зерно упадет в нашу «подготовленную» чиновничью почву, — это все профанация.

Если не сработает эффект самого факта создания как превентивной меры, то эффективность его реализации — под очень большим вопросом.

Поэтому очень важно сейчас продемонстрировать многим скептикам способность восстанавливать платежеспособность банков, которые ощутили проблемы и нуждаются в оздоровлении. Восстановление нормальной работы Проминвестбанка — хороший тест для оценки перспектив использования механизмов кризис-менеджмента от стабилизационного фонда.

— Вы разделяете точку зрения, что в проблемах Проминвестбанка виноваты только рейдеры?

— Нет, я не разделяю мнения большинства, что он — исключительно жертва рейдерства. Это был один из факторов, но не более того. Ведь кто такой рейдер? Это тот, кто пользуется моментом, слабостью. Но как бы там ни было, именно проблемы, которые возникли в «Проминвесте», стали одним из главных поводов для возникновения паники на рынке. Поэтому информация, что и в Проминвестбанке, и в банке «Надра» появился инвестор, для меня является одной из причин надеяться на стабилизацию ситуации.

Я считаю, что если удастся довести до ума процесс привлечения инвестора — а под этим следует понимать восстановление платежеспособности этих банков, — то это будет колоссальный успокоительный сигнал для рынка. Я бы его сравнил по значению с получением кредита МВФ. И это первое важное обстоятельство.

Второе — я думаю, что таким образом мы хотя бы частично развеяли неверие в способность эффективного санирования.

Третье — это очень позитивный сигнал, свидетельствующий о появлении в банковской системе реального инвестора. Когда мы говорим об условиях привлечения такого инвестора, то это значит, что существует целый набор инвестиционных обязательств, которые подтверждаются наличием соответствующих источников ресурсов.

И четвертое, что для меня очень важно, — что это все-таки национальный инвестор. Хотя в нынешних условиях это может быть неправильно истолковано, но я всегда был и остаюсь сторонником многоукладной национальной банковской системы. Многоукладность в моем представлении означает присутствие в нашей банковской системе в том числе и украинского капитала. И то, что инвесторы, как объявлено, имеют не промежуточный, не фасадный статус, должно укрепить веру в национальные инвестиционные возможности.

— Откуда у местного инвестора могут взяться ресурсы? И не должны ли нас волновать источники их происхождения?

— То, что просто необходимо сделать Национальному банку, — либерализировать систему формирования банковского капитала. Если мы будем действовать по инструкциям, порядкам, нормам, которые были прописаны еще в прошлом веке, то, безусловно, не сумеем стимулировать национального инвестора к вхождению в банковскую систему.

Мне кажется, что сегодня, к сожалению, самый подходящий момент, чтобы провести легализацию капиталов. Это необходимо сделать для того, чтобы хотя бы попытаться стимулировать возврат денег в официальный оборот. Необходимо добиться, чтобы сюда приходил весь капитал, которым располагают на сегодняшний день не только финансово-промышленные группы, но и другие частные лица.

Сейчас мне не интересно, откуда деньги у Иванова, Петрова, Сидорова, если он готов эти деньги вложить в банковскую систему, если он готов ее поддержать, если он готов обеспечить стабильное развитие того или иного банка.

В то же время я считаю, что последние события должны заставить Национальный банк усовершенствовать и нормативно-методологическую базу для упрощения процедуры проведения и стимулирования, в том числе принудительного объединения банков.

— То есть вы считаете, что государство должно брать на себя процессы санации и пополнения капиталов банков только в крайних случаях? После того как будут использованы все остальные возможности?

— Я считаю, что государство должно не санировать, а сделать все для того, чтобы стимулировать, возможно, неосознанный еще интерес к банковской сфере со стороны национальных и иностранных инвесторов. Чтобы у тех, кто будет покупать на «дне» или поднимать банки со «дна», была возможность оперативно получить в управление банк и оперативно помочь. Пока такой базы не существует. Надо к этому подготовиться, создать предпосылки. Никуда мы не денемся — не будет у нас 180 банков.

— Значит, вы поддерживаете тезис о необходимости концентрации банковского капитала? Но ведь главный признак здоровья банка состоит не в размере капитала, а в его достаточности. Пусть банк имеет какую-то нишевую специализацию, пусть он региональный, местечковый — какой угодно, но если он выполняет все нормативы, то почему не может иметь права на жизнь?

— Я говорю об объединении не как о способе уничтожения маленьких, региональных банков как класса. Я говорю о создании предпосылок для оперативной санитарии в случае возникновения проблем. Необходимо создать условия как для добровольного объединения финучреждений ради повышения их финансовой стабильности, так и для того, чтобы нездоровые банки могли присоединяться к более здоровым, и последние, при финансовой поддержке государства, проводили санацию.

— Достаточно ли в таком случае защищены интересы банковских вкладчиков?

— Здесь поднимается целый пласт проблем. К примеру, то, что мы сейчас подняли уровень гарантированного покрытия по вкладам, — этого недостаточно. Надо реформировать всю систему гарантированных вкладов: она должна стать не только более весомой, но и избирательной, небезусловной. И через участие в системе гарантирования мы должны формировать более здоровую касту банков, ограничивая некоторые учреждения в работе с населением.

Еще один вопрос, который необходимо решать, — это унификация регуляторов. Не может на этом несчастном финансовым рынке, который представляет собой Украина, быть три регулятора, сферы деятельности которых очень тесно переплетаются. Как могут, например, кредитные союзы лицензироваться и регулироваться отдельным надзорным органом, если работают на том же поле, осуществляя фактически ту же деятельность, что и банки, которые под присмотром НБУ? Это и нецелесообразно, и неэффективно как с точки зрения эффективности регуляторной деятельности, так и с точки зрения количества регуляторов.

Так что регуляторная среда финансовой системы нуждается сейчас в усовершенствовании не меньше, чем все остальные.

Кроме того, собственники и менеджмент банков имеют хорошую паузу для пересмотра собственных стратегий, развития факторов повышения эффективности, оптимизации затрат и структуры. Интенсификация — главная альтернатива завоеванию доли рынка «любой ценой», и резервов здесь предостаточно: и в глубине проникновения банковских услуг, и в структуре доходов, и в специализации каналов продаж, и в централизации бизнес-функций.

Необходимые реформы и преобразования нельзя откладывать на потом, так как вытягивать экономику из кризиса должна и может именно банковская система, обновленная и эффективная.

Андрей АЛЕКСЕЕВ

Инф. zn.ua