Ярослав Яноух, физик-ядерщик с двойным гражданством — Чехии и Швеции — считает, что Украина вправе требовать от России компенсации за аварию на ЧАЭС...

– Почему у Советского Союза возникла необходимость строительства Чернобыльской АЭС с реакторами, приспособленными для производства оружейного плутония?

– Вопрос упирается в политику. Компартия довела экономику до полного упадка, в СССР просто нечего было жрать. Политбюро тогда решило увеличить экспорт нефти и газа, а за вырученную валюту закупать продовольствие. Затратная экономика, ориентированная на экспорт ресурсов, с огромным оборонным комплексом, нуждалась в гигантских объемах электроэнергии. Решили развивать, прежде всего, ядерную энергию. Но технология мощных реакторов была еще не разработана. Как водится, остановились на самом дешевом варианте…

– Решили производить реактор попроще, даже если он не соответствовал всем требованиям безопасности?

– Именно так и произошло. При производстве оружейного плутония в России использовали графитный реактор с водяным охлаждением — реактор большой мощности канальный (РБМК). Технологически он был значительно проще, но и уровень безопасности был ниже. Президент АН СССР и один из крупнейших специалистов в области строительства реакторов Александров как-то сказал, что эти реакторы очень просты. Их начали строить массово. До 1980 года было построено 8 реакторов РБМК-1000, а всего — 25.

– В их числе был и чернобыльский?

– В состав Чернобыльской АЭС должно было входить шесть реакторов, из них было запущено в эксплуатацию четыре блока: один из них взорвался, на другом был громадный пожар, а два оставшихся были в силу политического решения в конце прошлого века закрыты. Два реактора остались недостроенными.

Но для советской гигантомании этого было недостаточно: в 30-40 км от Чернобыля, на другом берегу реки Припять, должны были построить еще одну АЭС с шестью РБМК.

– Разве никто не предупреждал об опасности таких реакторов?

– Предупреждали. Например, за семь месяцев до аварии инспектор по ядерной безопасности Курской АЭС Ядрихинский (документ датирован 9 октября 1985 года). Он предупреждал о недостатках конструкции и категорически требовал, чтобы все реакторы типа РБМК были временно приостановлены до пересмотра и переделки системы управления и защиты. Но разве мог кто-нибудь взять на себя политическую ответственность за остановку 25 реакторов?

– Что вас больше всего поразило в аварии на ЧАЭС?

– В мае 1991 года мне разрешили на полминуты (более длительное пребывание там было опасным) войти в турбогенераторный зал. Это было страшное зрелище. Но самое жуткое было то, что после взрыва снова заработала советская политическая система: в СССР не могла произойти катастрофа! Значит, сам факт взрыва нужно было скрыть. Это привело к дальнейшим трагическим последствиям.

Возле каждой ядерной электростанции в округе на десятки километров заготовлены йодные таблетки. В случае такой большой аварии — ее называют «максимальная расчетная авария» — из реактора хлынет облако радиоактивного йода. А его активно впитывает щитовидная железа, которой йода часто не хватает. Но йодные таблетки начали раздавать с большим опозданием. А вдруг возникнет паника?! В Киеве 1 мая проходили международные велосипедные гонки. Радиологическая ситуация была такова, что нужно было запретить всем гражданам выходить из дома и даже открывать окна. Но кто бы приветствовал флажками гонщиков? Эвакуация Припяти прошла с небольшим опозданием, правда, весьма оперативно.

– Как мир узнал о катастрофе?

– Аварию на ЧАЭС случайно обнаружили шведы, иначе бы советское руководство продолжало скрывать правду и дальше. На АЭС в Форсмарке, примерно в 200 км на север от Стокгольма, дозиметристы обнаружили повышенную радиоактивность почвы. Сначала хотели остановить реакторы, думали, что авария произошла на их АЭС. Запросив ядерный центр Студсвик, а потом и финскую АЭС в Ловиисе, узнали, что и там появилась загадочная радиоактивность. Метеорологи сообщили направление и скорость ветра за прошедшие 24 часа. В результате стало понятно, что между Минском и Крымом произошло нечто чрезвычайное. Советское посольство сначала высмеяло шведов. Позднее Москва передала первое сообщение об аварии. Я продолжаю считать величайшим преступлением то, что люди не были с самого начала полностью и правдиво информированы о случившемся. Недостаточная информация принесла, пожалуй, больше вреда, чем радиация.

– После аварии на ЧАЭС образовалась своеобразная «чернобыльская индустрия» — компании зарабатывают деньги на трагедии.

– Бизнес вокруг Чернобыля имеет как положительный, так и отрицательный эффект. Необходимо было решить ряд научно-технических проблем, начать производство самых разных технических, медицинских и прочих продуктов. Организовать медицинское обследование, создать реестры населения, обеспечить измерение уровня радиоактивности в пище. Запад готов был оказывать Украине помощь, но этим воспользовались разные авантюристы, сделавшие для себя из трагедии кормушку. Еще в 90-е люди переселялись иногда в такие места, где естественная радиация была даже выше, чем там, откуда они выселялись — это парадоксально. Остается выяснить, кто был заинтересован в таком переселении и зачем? Вряд ли речь шла о медицинских причинах! Дело, скорее, в деньгах…

– Проблема Украины в том, что последствия катастрофы, в которой она не виновата, она все еще должна преодолевать собственными средствами.

– Между прочим, будь я на месте украинского президента, я бы потребовал от России поставок газа по прежней цене: «Мы расплачиваемся за ваш Чернобыль и все еще от этого страдаем...»

– Тем более что споры о наследии советской эпохи продолжаются, в частности — об объектах ЧФ РФ, и нередко российские политики ставят под сомнение статус Крыма. Там Россия хочет получить свою долю, следовательно, может взять на себя ответственность за последствия Чернобыля...

– Крым и Севастополь гораздо привлекательнее лесов вокруг Чернобыля и саркофага над станцией. Формально в Москве могут сказать, что вопрос фактически решало правительство Украины, но всем известно, что Киев решал вопрос на основе приказов из Кремля.

– Я был в Чернобыле, когда президент Кучма официально закрыл ЧАЭС. Там присутствовал и тогдашний премьер, а ныне президент Виктор Ющенко. Тогда было много разговоров, что закрытие происходит под международным давлением, но закрывать АЭС полностью было не нужно.

– На мой взгляд, можно было подождать.

– В начале беседы вы говорили, что данный тип реакторов не соответствует нормам безопасности.

– После того как на всех реакторах РБМК были проведены необходимые технические доработки, подобная опасность практически исчезла.

– Если бы не политический вопрос, ЧАЭС могла бы работать?

– Конечно, она могла работать.

– Насколько необходимо достраивать новые блоки на Ривненской и Хмельницкой АЭС?

– Я об этом писал много раз, и в украинской печати, что Украине будет недоставать этих реакторов. Запад обещал предоставить средства для достройки реакторов в Ривном и Хмельницком, но долго не мог раскачаться. А того, что предоставил, было недостаточно. Это касается и помощи в перестройке саркофага. Деньги для постройки суперсаркофага в принципе есть, а инфраструктуры, которая позволила бы в течение 5-7 лет разумно и рационально (и без воровства) их использовать, к сожалению, нет.

– После аварии на ЧАЭС часто возникал вопрос: есть ли вообще будущее у ядерной энергетики?

– Это сложный вопрос. В нашем веке без реакторов не обойтись, и в ближайшие десятилетия будут построены сотни новых реакторов. Это поможет ослабить глобальный энергетический кризис. Урана нам хватит на 100 или даже 200 лет. Если использовать торий (а технически это уже осуществимо), то у нас появится топливо для реакторов на тысячи лет. Ну а если удастся промышленным образом овладеть и термоядерной энергией, то мы приобретем почти неограниченный источник энергии. Теперешние ядерные реакторы лучше всего использовать для производства электроэнергии или тепла. К сожалению, тепло мы все еще считаем скорее отходом и не всегда эффективно используем его. Я уверен, что в будущем будут запускаться и реакторы-обогреватели, способные без риска и опасности предоставить людям немалое количество дешевого тепла.

– Как вы оцениваете медицинские последствия Чернобыля?

– Медицинский урон оказался меньше, чем ожидалось сразу после катастрофы. Правда, за исключением психологических последствий. Во время аварии и после нее вследствие радиационной болезни погибли около 50 человек. По оценкам весьма квалифицированных экспертов, значительную дозу облучения получили около 600 тысяч человек. Надо иметь в виду, что и без чернобыльской аварии умерли бы от рака около 150 тысяч человек. Сравним это с украинскими статистическими данными. В 1995 году от болезней, вызванных курением, умерли 107 тысяч человек. Алкоголь уносит ежегодно примерно столько же жизней. В 1996 году грибами отравились 2861 человек, из них 166 умерли. Добавим к этому около 10 тысяч погибших в результате автомобильных катастроф, производственных травм и т.д. Получается, что ежегодно по этим причинам в Украине погибает около четверти миллиона человек, и Чернобыль к этому добавляет меньше сотни! При этом Чернобыль производил громадное количество электроэнергии. Надо смотреть в корень. Я вовсе не собираюсь преуменьшать чернобыльскую трагедию, но почему у Партии зеленых и разных там «Гринписов» не хватает храбрости вдуматься в эти данные?

– Стоит отметить, что пострадавшие от аварии люди находились под серьезным медицинским наблюдением, которое без аварии на ЧАЭС было бы для них недоступным.

– С подобным явлением мир впервые столкнулся в Японии. Прекрасная медицинская помощь и профилактика, предоставляемая жертвам Хиросимы и Нагасаки, привели к тому, что состояние здоровья выживших было статистически лучше, чем в других похожих городах Японии. Чернобыль был большой трагедией. Но она была в значительно большей мере аварией идеологии коммунизма, нежели ядерных технологий.

ДЕЛО