Государственное устройство ИРИ

Система государственного устройства, сложившаяся в Персии после революции 1978–79 годов, уникальна. Основной принцип этой системы — "велая-э-факих" — власть религиозного законоведа. Общее представление о роли духовного лидера — "рахбара", который согласно этому принципу является высшей инстанцией государственной власти Ирана, уподобляясь одновременно и римскому папе и советскому вождю, породило некий романтический флёр "третьего пути" развития иранской государственности.

Государственная система Исламской Республики Иран представляет собой, на первый взгляд, причудливую смесь европейской демократии и традиционных институтов. Иранцы всегда гордились тем, что созданная ими система полностью соответствует шариату и одновременно выглядит вполне презентабельно на европейский взгляд. Сущность этой системы в том, что оперативно страна управляется президентом и парламентом, избранными прямым и тайным голосованием, а стратегическая линия развития государства контролируется высшим духовным авторитетом — рахбаром и "советом мудрецов".

"Совет мудрецов" — это более ста шиитских исламских авторитетов, которые из своей среды избирают рахбара и комиссию по охране конституции — высшие органы, ответственные за сохранение существующего государственного строя. Совет обладает правом вето на решение любого органа власти в стране.

Надо отметить, что существование президентско-парламентских институтов ИРИ обосновывается не наследием европейской демократии, а исламским принципом "шуры" — совета. Аналогичные основания имеет разветвлённая система советов и согласительных комиссий пронизывающая и скрепляющая все уровни властных вертикалей исламской республики. Важнейшим из таких советов всегда был, долгие годы возглавляемый А.Хашеми-Рафсанджани, "совет полезности для строя".

Функция этого совета состоит в проведении в жизнь решений президента и парламента, которые могут быть по тем или иным причинам ветированы советом мудрецов. Все, без преувеличения, успехи ИРИ могут быть отнесены и на счёт этого совета. Устройство других органов власти ИРИ также носит печать формального супрематизма исламских институтов, при наличии подчинённых им функциональных европейских аналогов.

Исполнительные власти в регионах всех уровней назначаются министерством внутренних дел, но при них обязательно имеются выборные консультативные советы. Муниципальные органы власти формируются на основе выборов вполне европейского типа. Система полицейских органов ИРИ дополняется, так же, как и армия, структурами революционной гвардии и исламского "ополчения обездоленных". Будучи интегрированы в единой окружной системе, полицейские, армейские и гвардейские структуры находятся в оперативном подчинении объединённого штаба, который также построен по принципу "шуры", что внешне напоминает англосаксонскую модель комитета начальников штабов.

Однако реальная лояльность революционной гвардии напрямую замыкается на рахбара. Революционная гвардия или, как её было принято именовать в советской публицистике, "Корпус стражей исламской революции" (КСИР) — уникальный институт иранской государственности. Типологически сходным институтом в мировой истории были только СС в нацистской Германии. Но даже у нацистов параллелизм между вермахтом и "охранными отрядами" не заходил столь далеко. Гвардия имеет свои, полностью автономные от армейских и полицейских, флотские и военно-воздушные соединения.

Нечто подобное происходило в последние месяцы существования коммунистического режима Наджибуллы в Афганистане. Но там те же процессы параллелизации протекали на фоне общего развала силового блока и всего режима, в чём поверхностные наблюдатели обычно и находили им объяснение. В Иране совершенно наоборот, развитие революционной гвардии происходит на фоне устойчивого экономического роста и попыток самоопределения на международной арене. Гвардия поглощает наиболее качественный призывной контингент и служит зачастую первой ступенью политической карьеры.

Аналогичным образом на исламскую и параевропейскую части делятся и все другие сколько-нибудь значимые институты современной иранской государственности. Например: судебная власть — на шариатскую (для духовенства и по гражданским делам) и подобную европейской (по уголовным).

Иранская революция 1978–79 гг. под руководством Р.Хомейни, создавшая вышеописанную систему, смогла в той или иной мере решить непосильные для шахского режима задачи: контроля роста населения, расширения социальной базы власти и создания эффективного государственного аппарата. Рост населения сейчас составляет по разным оценкам от 1,2 до 2% в год (при шахе 3,9%); сформировалась новая властная элита, практически новый класс собственников, из шиитского духовенства (при шахе узкая группа родственников шаха и близких им предпринимателей); создана, даже избыточно скоординированная, система органов взаимодействия (советов, комиссий) ветвей власти на всех уровнях (при шахе чиновники, работавшие вне пределов одного коллектива, опасались встречаться — из страха быть заподозренными в заговоре). Однако возникли новые проблемы.

Чтобы поддержать свои претензии на лидерство в регионе, ИРИ необходимо преодолеть нефтяную зависимость экономики. Для этого Иран отчаянно нуждается в новых технологиях. Потребность дальнейшего совершенствования экономики подстёгивается тем, что сразу после революции, ещё ведомая Хомейни, ИРИ проиграла идеологическое противостояние со своими суннитскими соседями. Тогда, опираясь на шиитские меньшинства в  соседних государствах, иранцы попытались добиться определяющих позиций в сердце исламского мира — Мекке.

Но всё свелось к нескольким шумным инцидентам, в том числе попытке "паломников" захватить Запретную мечеть. Быстрое экономическое развитие (рост 4,8% в год, по некоторым оценкам и более) стимулирует появление интеллигенции, которая необходима для его обслуживания и обеспечения (Иран — страна более 1,5 миллионов студентов). В 2003 г. иранское руководство уже имело возможность убедиться, что молодая агрессивная интеллигенция готова активно отстаивать свои интересы. Тогда большинство бессудно заключённых по политическим обвинениям составили студенты, протестовавшие против приватизации высших учебных заведений.

Параллельно с ростом интеллигенции происходит и непропорциональный рост национальных меньшинств — они менее вовлечены в модернизационные мероприятия, чем персы. Сейчас персы составляют не более половины населения ИРИ, ещё до четверти азербайджанцы, полностью интегрированные в персидское общество. До 9% населения Ирана курды, зарекомендовавшие себя наиболее последовательными борцами за независимость в регионе. Ещё до 3% арабы-шииты. Остальные меньшинства представляют различные народы, говорящие на иранских и тюркских языках, некоторая часть которых — кочевники.

Большинство представителей меньшинств занято в сельском хозяйстве. Цены на сельхозпродукцию, особенно на пшеницу и молоко, которые Иран вынужден импортировать, субсидируется государством за счёт нефтедолларов.

Эти меры очевидно тормозят миграцию меньшинств в города. Насколько это эффективно, в плане торможения роста национальной интеллигенции, которая является топливом для всех революционных событий, — вопрос дискуссионный, однако по этой причине численное соотношение сельского населения — основного человеческого резерва и социальной базы иранской элиты — претерпевает изменения.

Таким образом, попытки оторваться от нефтяной зависимости постепенно вовлекают ИРИ в сложный клубок социально-национальных проблем. Дополняется это выраженным дефицитом электроэнергии (во многих прекрасно электрифицированных районах ИРИ свет фактически подаётся на несколько часов в день) и тем, что реально функционирует только один маршрут вывоза нефти, а возможности газового экспорта не задействуются даже на половину.

Президент Махмуд Ахмадинежад как зеркало иранской реформы

Для понимания процессов, происходящих в Иране, бывшему советскому читателю может помочь обращение к личности молодого президента Ирана. Обычно пресса привлекает внимание к моментам биографии президента ИРИ, способным поразить воображение подростков: молодой инженер, религиозный фанатик вступает в революционную гвардию, проходит суровую школу войскового сапёра, а затем и диверсанта, дослуживается до генеральской должности и проч.

Иногда отмечают также то, что до получения должности мэра Тегерана, с которой он баллотировался в президенты, Ахмадинежад занимал посты вице-губернатора и губернатора нескольких провинций. Интересно, что до военной службы, в бытность революционным активистом, Ахмадинежад был убеждённым антисоветчиком и, по этой причине даже оказался вне круга студентов, участвовавших в захвате американских заложников.

Но самое интересное, всё же не биография президента, а его политические предложения. Жестоко клеймя представителей духовенства, обогатившихся на революционных преобразованиях (сторонники президента открыто называют их "акулами"), президент одновременно намеревается за счёт технологического прорыва поднять уровень жизни населения. Сельское население предлагается обустроить путём освоения залежных земель. Советский человек довольно легко во всём этом узнает знакомые способы реформирования и также легко может предвидеть результаты.

Дополнительный штрих, ярко оттеняющей эту картину, — информация о том, что президент Ирана принадлежат к талышскому этническому меньшинству. Талышей представители других народностей Ирана характеризуют как крайне простых и прямолинейных людей.

Позиция США

США в настоящий момент являются игроком, наименее заинтересованным в эскалации ситуации вокруг ИРИ. Сейчас значительные силы и средства американцев задействованы в Ираке, много ресурсов поглощает Афганистан. В случае введения санкций, ИРИ угрожает сократить нефтяной экспорт на 50%. Если эта мера будет поддержана хотя бы одним крупным экспортёром (ближайшим претендентом на эту роль является Венесуэла), результат может оказаться плачевным для американской внутренней политики. Очевидно, что иранцы рассчитывают на то, что Венесуэла не окажется в одиночестве, а будет поддержана другими крупными нефтепроизводителями.

Здесь интересы ИРИ объективно совпадают с интересами её партнёров по ОПЕК, которые ранее высказывали мнение о возможности краха всей ценовой стратегии этой организации в случае дальнейшего нефтяного бума в проамериканском Ираке. Политически такая антиамериканская кооперация становится допустимой при условии дальнейшего нагнетания обстановки в Палестине и использования арабскими странами "нефтяного оружия" по схемам, опробованным в арабо-израильских конфликтах 1970-80-х годов. 

Кстати, иранское руководство предпринимает новые шаги и в ближневосточном направлении. Если раньше ИРИ финансировала в Палестине только маргинального конкурента ХАМАС — "Исламский джихад", то сейчас появились связи и с ХАМАС. Руководство ИРИ провело ряд консультаций с ХАМАС, включая встречу палестинской делегации с президентом Ахмадинежадом. Без разрешения спонсоров ХАМАС (могущественных членов ОПЕК) это было бы невозможно.

Для США ситуация  нефтяной блокады, впрочем, не будет фатальной. В особенности после расконсервации нефтяного резерва на Аляске. Однако несомненно, что трудности, которые возникнут у рядовых потребителей, будут эффективно использованы для дискредитации республиканской администрации. Поэтому США крайне заинтересованы в продолжении переговорного процесса до того момента, пока реформы в Иране не придут к своему логическому завершению.

Позиция Европы

Действия ЕС направлены на извлечение экономических выгод из перенапряжения американской квазиимперии. Самой смелой перспективой для ЕС является полный крах США на Ближнем Востоке и переход проамериканской инфраструктуры под ЕС. Не случайно, США несколько раз обвиняли своих европейских союзников в неоказании помощи в иракском деле.

США даже заявляли, что европейцы занимаются исключительно разведывательной деятельностью, готовя позиции на будущее, вместо того, чтобы финансировать мероприятия по строительству демократии на Ближнем Востоке или бороться с происками международных террористов.

В случае, если США надорвутся в прямой конфронтации с ИРИ, перспективный рынок постреформенного Ирана откроется для исключительного освоения европейцами. Хозяйственные связи Ирана с США, выдержавшие испытание многолетней конфронтацией (и сейчас конечными выгодополучателями при продаже иранской нефти в 25% случаев являются американские фирмы), не выдержат прямого вооружённого противостояния.

ЕС кровно заинтересован в получении иранского газа. Сейчас 40% газа в ЕС идут из России, тогда как собственные европейские месторождения истощаются. Иранский энергетический рынок также весьма перспективен для иностранных компаний. Несмотря на интенсивную электрификацию, во многих густонаселённых районах ИРИ свет до сих пор подаётся по несколько часов в день.

Благоприятный для ИРИ прогноз

Иран выступает на арене держав первого ранга в роли заведомо слабого игрока, ограничиваясь требованиями гарантий сохранения режима. "Исламская демократия" и "современные технологии", фактически провозглашаемые основными ценностями с высоких трибун в Тегеране, — это всего лишь заявка на сохранение существующего строя в интенсивно меняющемся мире.

Иранцы многократно подчёркивали, что стремятся лишь к признанию их права проводить самостоятельную политику в регионе. Показательно, что в 1998 г. во время кризиса, последовавшего за убийством иранских дипломатов талибами, ИРИ развернула войсковую группировку не менее чем в десять раз превосходившую по численности (по технике абсолютно) все талибские вооружённые силы вместе взятые. И, тем не менее, Иран первым предложил мир и отказался от нагнетания конфронтации.

Для такого слабого игрока выгодная конъюнктура может сложиться вследствие радикального изменения ситуации. Радикально изменить положение сейчас возможно только за счёт выигрыша в прямой конфронтации с объединённым Западом и прорыва в клуб технологичных держав. Выбранное ИРИ направление прорыва по самой болезненной ядерной линии, говорит о том, что иранское руководство решило пойти ва-банк и поставить на карту всё, включая независимость и целостность страны. Косвенно это подтверждается колебаниями и метаниями внешнеполитического ведомства ИРИ.

Последнее, как и большинство профессиональных дипломатов, очевидно не готово к отчаянным действиям, не оставляющим возможности отступления. Очевидно, что в случае полноценного военного удара по типу иракского блицкрига 2003, правящий режим ИРИ будет уничтожен, поэтому задача военного руководства Ирана состоит в том, чтобы свести возможный удар к ограниченным "карательным" акциям, пусть даже и ядерного характера.

Закупка современных комплексов ПВО послужит ускорению подготовки такого ограниченного высокоинтенсивного военного сценария. Любой агрессор заинтересован в совершении нападения до того, как будет поставлено и развёрнуто опасное для него оружие. "Патриотизм" же населения, как справедливо любят повторять иранские руководители, поистине неограничен, что блестяще подтверждается опытом применения шиитского ополчения против имевшей оружие массового поражения армии Саддама Хусейна.

В случае если иранскому президенту удастся нарастить конфронтацию с "сионистским образованием" до уровня, исключающего открытое применение военной силы со стороны США без риска полной потери лица в арабском мире, сценарий  израильско-иранской дуэли окажется более чем вероятен. "Карикатурный" скандал,  поспешно подвёрстанный иранскими политиками под ревизию итогов Холокоста, объективно работает в этом направлении. В независимости от того, чем закончится обмен ударами для Израиля (реальную угрозу существованию которого всё же представляет не "дальнобойная артиллерия" Ирана, а "пехота" сопредельных арабских стран), иранское руководство получает ощутимые козыри.

В случае полноценного ядерного удара иранцы получат реальный шанс навсегда затмить даже палестинцев в роли "жертвы сионистской агрессии". Это означает карт-бланш на проведение любых реформ и нормализацию отношений с США; все узлы в этих отношениях будут разрублены беспрецедентной войной и необходимостью оказания  помощи населению. Даже если потенциал ядерных технологий окажется реально уничтожен, мировое сообщество будет готово долго прощать Ирану интерес к любым технологиям.

Это и решение проблемы молодёжи (50% населения до 24 лет), которая в городах слишком подвержена соблазну потребительской культуры, а на селе — агрессивной пропаганде соседей Ирана. Чрезвычайные меры послевоенного восстановления и наркоз патриотического сплочения позволят правящему режиму волюнтаристски устранить "лишнюю" политически активную молодёжь не только путём организации потока беженцев в развитые страны, но и за счёт прямых репрессий.

Реалистичный прогноз для Ирана

Вероятность того, что рискованные иранские провокации принесут рассчитываемый эффект, всё же мала. Более вероятно, что США удастся затянуть переговорный процесс на годы, подобно тому, как это произошло в случае с КНДР. За это время проникновение международного террористического движения в западные области Ирана достигнет критических размеров. Эти территории и сейчас весьма уязвимы для ваххабитской пропаганды. Акты террористов-самоубийц, успешно осуществлённые в этом регионе в январе 2006 года, тревожный симптом для руководства исламской республики.

Проникшие на территорию ИРИ из британской оккупационной зоны в Ираке смертники вряд ли смогли бы добиться успеха без наличия определённых позиций среди местного населения. По имеющейся информации трудно установить, на кого в большей степени опираются ваххабиты в этом регионе: на ничтожное по численности суннитское меньшинство или на шиитов.

Однако совершенно очевидно, что в любом случае здесь в основе оппозиционных настроений лежат ущемлённые национальные чувства местных жителей: эти территории традиционно называются Арабистан. Ваххабизм в версии международных террористов как нельзя лучше подходит для удовлетворения этих комплексов. Опыт Северной Африки, Палестины и в более ограниченном плане СНГ подтверждает блестящую способность ваххабитов интегрировать на своей организационной основе мусульман самых разных, иногда веками боровшихся с друг другом.

Отрицая деление на мазхабы (законоведческие школы), ваххабиты действуют с весьма выгодных в миссионерском плане позиций. Принять проповедуемый ими "Ислам праведных халифов" для представителей шиитского и хариджитского меньшинств исламского мира значительно легче психологически.

Такое обращение к наследию салафов (первых праведных мусульман, не знавших ещё деления на мазхабы) не сопряжено с формальным отречением от своей традиции и всегда может быть истолковано как возвращение к её истокам. Минусы, порождаемые таким подходом, — обвинения со стороны традиционного суннитского большинства в уклонении в шиизм и хариджизм, не сравнимы с плюсами.

Для сравнения можно привести попытки арабских спецслужб возбудить сепаратистское движение в Арабистане во время революции 1978–79 гг. Несмотря на то, что за волнениями стояли службы нескольких серьёзных государств, а не аморфный "международный терроризм", события были быстро локализованы действиями революционной гвардии (находившейся в процессе формирования) и единственного тогда иранского аятоллы арабской национальности.

В январе 2006 г. куда менее масштабные происшествия вызвали нервную реакцию руководства ИРИ. Шиитская молодёжь этих областей, с непрерывно нарастающей национальной ущемленностью, станет  с годами всё более восприимчива к ваххабитской проповеди "чистого ислама". Иранское руководство само вынужденно работает на такое развитие ситуации, всемерно укрепляя элементы персидского национализма в пропаганде своего режима.

Даже если активность международных террористов в регионе вдруг начнёт спадать, существует не менее, а, может быть, даже и большая опасность со стороны национальных меньшинств для режима ИРИ. После федерализации Ирака там появились шиитская и курдская автономии. Если курдскую автономию обычно принято рассматривать как угрозу территориальной целостности государств региона, то шиитская почему-то не привлекает к себе такого внимания.

Хотя, если учесть, что даже националистическому режиму суннитского президента Ирака С.Хуссейна удавалось удерживать лояльность шиитского большинства, то от "объединённых сил Запада" можно ожидать гораздо большего. Иракские аятоллы в отличие от иранских не стали за последние тридцать лет классом собственников, а, наоборот, всё это время подвергались маргинализации и репрессиям за свои убеждения.

Никто не может поручиться, что они не захотят, чтобы их иранские коллеги поделились с ними частью плодов революции, например, уступив этнически близкие арабским шиитам районы. Иракские шииты, вполне способны на интернациональный порыв, в отличие от иранцев, более озабоченных экономическим ростом. Традиционные инструменты иранского руководства по контролю меньшинств будут неуклонно слабеть по мере дальнейшего развития взаимнонакладывающихся персизации и модернизации Ирана.

Что касается непосредственно реформаторской деятельности Ахмадинежада или его преемников — сохранить существующий режим в условиях цветущей демографии и международного давления вряд ли удастся. Вестернизированная молодёжь крупных городов потребует материальных результатов раньше, чем о них даже можно будет мечтать. "Иранский Тяньаньмынь", которым руководство республики периодически ненавязчиво пугает прогрессивное студенчество, не выгоден правящему режиму. Натравливание сельской молодёжи в форме революционной гвардии на студенчество или стравливание студентов между собой невозможно без усиления эгалитарно-революционной и исламско-интернационалистской пропагандистской составляющей, а это угроза самой сути режима "муллократии".

"Муллократия" — это ведь в первую очередь богатство мулл. Шиитские муллы Ирана, из привилегированной прослойки шахского режима превратившиеся в новый класс собственников после революции, подобно КПСС, не способны выдержать здоровую самокритику или очищение рядов.

Атомная провокация скорее всего быстро разрешится. Иран — это не КНДР, проникновение Запада внутрь иранского общества, экономические и культурные связи исключают долговременный блеф. Исходя из существующих прогнозов западных спецслужб, в течение трёх лет ИРИ придётся или предъявить ядерное оружие и технологии, или с позором отказаться от претензий на роль региональной державы.

В этом случае ЕС не нужно будет идти до конца в претворении в жизнь жёстких требований. Наоборот, под обычной европейской маркой признания существующих реалий, экономическое проникновение европейских держав, интенсивно продолжавшееся в течение всего послереволюционного периода, усилится. В частности, будет реализован проект газопровода "Набукко", который предполагается примерно равным по мощности газопроводу по дну Северного моря (20-30 миллиардов кубов). США по этому сценарию придётся отвечать за концепцию "Большого Ближнего Востока".

Учитывая, что в риторике Госдепартамента создание обогатительной установки фактически приравнено к обладанию ядерным оружием, Америка в любом случае будет  поставлена перед необходимостью довести конфронтацию до логического конца — разрыва многообразных посреднических связей и обрушения персидской экономики. При весьма вероятной реализации вышеописанного "ползучего" сценария мы уже через семь- восемь лет можем быть свидетелями демократизации и федерализации ИРИ по европейским лекалам на фоне агрессивного антиамериканизма "постмуллократических" элит Ирана.

Соседний Ирак и прилегающие арабские страны в этом случае станут безраздельной вотчиной США, которые полностью сосредоточат ресурсы на контроле основных нефтеносных государств мира.

Алексей Толмач, "АПН"